Манон широко улыбнулась, и они с Жюстеном ушли. В дверях палаты стоял, не шевелясь, Манье и смотрел на своего приятеля, избегая встречаться с ним взглядом.
— Ты меня узнаешь? — робко спросил он.
— Прекрасно. Вы — виконт с кривой рожей при австрийском дворе. Ну, что ты там застыл на пороге? Входи же.
— Как ты себя чувствуешь?
— Выкарабкиваюсь. Я рад тебя видеть. Принес бы шахматы, я бы отыгрался. Бери стул, ты ведь минут пять пробудешь?
Манье не заставил себя упрашивать. Теперь он пристально смотрел на Эндрю. Блейк показал на забинтованный лоб:
— Видишь, у меня такая же повязка, как была у тебя, когда ты врезался в дерево. Надеюсь, что я не буду бредить, как ты…
— Я так испугался, — сказал Манье. — Я подумал, что ты умер. Я бы не простил себе до конца своих дней.
— Проехали. Ты поэтому так долго не приходил ко мне? Даже Мадам выползла из своего укрытия.
— Я не решался. Мне очень стыдно.
— Это несчастный случай, Филипп. Никто ведь меня не принуждал.
— Доктора говорят, когда ребро срастется, ты будешь как новенький.
— Не совсем, Филипп.
— Что ты хочешь сказать? — испугался Манье.
— Я прекрасно помню, о чем просил тебя, когда подумал, что настал мой смертный час.
— По поводу дочери?
— Жизнь — странная штука, друг мой. За несколько дней до падения меня сразили слова Манон. Она сказала, что для моей дочери иметь отца, который столько для нее делает, — это счастье. Если б я был замком, то, услышав о себе такое, тотчас же рухнул бы. Ужасно. Я ничего не сделал для своей дочери. Годами я кем только не занимался, кроме нее. До меня это дошло в ту секунду, когда Манон сказала про мою дочь. Я был уничтожен. Другой удар нанес мне ты, когда ответил, что я сам должен ей сказать…
— Мне очень жаль, что я тебя ранил.
— Ничего ты меня не ранил. Мне даже кажется, что именно благодаря твоему ответу я выжил. Знаешь, Филипп, раньше я совсем не боялся смерти. У меня было ощущение, что мне на этом свете больше делать нечего. Но теперь я смотрю на вещи по-другому. Смерть не настигнет меня прежде, чем я сделаю то, что должен сделать.
Манье схватил руку приятеля и сказал:
— Я рад. Узнаю твой скверный характер и грандиозные планы. Прости, я должен был прийти раньше.
— А я, если ты когда-нибудь окажешься в коме, не дам тебе помереть, мерзавец ты эдакий. Я примчусь к тебе на следующий же день. Надену на тебя парик, накрашу лицо и попрошу приделать искусственную грудь. Когда ты очнешься, ты, как и я, ничего не будешь помнить, и я тебе сообщу, что ты Анджелина Джоли. И даже покажу фильмы с твоим участием.
— Ну ты совсем того!
— Я могу увеличить обогрев, если вам холодно…
— Спасибо, Жюстен, все хорошо. Лучше будьте осторожны на скользких участках, тут не везде посыпано.
На обратном пути в поместье Блейк с трудом узнавал пейзаж. Три дня крупными хлопьями валил снег, и в лесу стало белым-бело. Ветки согнулись под тяжестью толстой пушистой шубы. Для машины Филипп открыл главные ворота. Жюстен переключил передачу, прежде чем выехать на аллею. Парк был великолепен, но замок производил еще более сильное впечатление. Как в волшебной сказке, крыши, балконы, купы деревьев — все было покрыто белым мягким покрывалом. Белизна слепила глаза, несмотря на пасмурную погоду.
Едва Жюстен остановил машину, как на крыльцо высыпали Одиль, Манон, Филипп и даже Мадам.
— Какой прием! — воскликнул Эндрю, вылезая из машины.
Филипп хотел было помочь ему подняться по ступенькам, но Блейк хотел показать, что не нуждается в помощи, несмотря на то, что прихрамывал.
— С какого же времени вы караулили мой приезд? — пошутил он. — Как я догадываюсь, вооружились моим биноклем… Я очень рад снова всех вас видеть.
Все пошли в дом. Одиль осторожно сняла с Блейка пальто. Манон размотала шарф, а Филипп забрал у него сумку. Мадам смотрела, как ухаживают за Блейком, — довольная, что он вернулся.
— Новые очки вам очень идут, — заметила Одиль.
— Учитывая, в каком состоянии оказались старые, представился подходящий случай их поменять.
— Можем мы заняться почтой? — неожиданно спросила Мадам. — Мы уже опоздали больше чем на час…
Увидев на ее лице хитрую улыбку, Блейк понял, что это не упрек, а желание все вернуть на свои места. Одиль вручила ему пакет с корреспонденцией, и он пошел наверх вместе с Мадам.
Сидя по обе стороны письменного стола, Мадам и Блейк еще больше, чем раньше, были похожи на детей, играющих в какую-то игру. Он смотрел, как она ножичком в виде шпаги один за другим вскрывает конверты. Часть из них она отдала ему — с указанием, что ответить. В это утро, однако, внимание Мадам было сосредоточено не столько на почте, сколько на Блейке.
— В прошлый раз, когда я вас видела, — сказала она, — я подумала, что это в последний раз…
Мадам почувствовала, что сказала что-то не то. Эндрю кивнул:
— Я понял. Иногда не надо придавать большого значения тому, что, как тебе кажется, происходит в последний раз…
Она повертела ножичком и спросила:
— Вы собираетесь уехать в отпуск на праздники?
— Нет.
— Не с кем повидаться?
— Есть, но скорее в январе. Если позволите, я останусь у вас до конца испытательного срока. А потом, как вы уже дали мне понять, у меня может появиться много свободного времени…
— Кажется, я нашла решение. Если мои финансовые дела поправятся, у поместья есть будущее…
Несмотря на обнадеживающее заявление, Блейк сразу встревожился. Ему хотелось узнать обо всем подробнее, но он не решался задавать вопросы.